- «Мастацтва» № 3 (252) 2004;
- «Вестник» № 3, 2004;
- «Витебский курьер - Вирус Панфилова», № 95 от 5.12.2003 г.;
- Dance Magazine, New York, октябрь 2004 г.;
- «Витебский проспект» от 4 декабря 2003 г.;
- «Витебский рабочий», от 4 декабря 2003 г.;
- «Витьбичи», от 30.12.2003 г.;
- «Союз», № 46 от 4.12.2003 г.;
- «Витебский курьер - Штирлиц с Урала», № 95 от 5.12.2003 г.;
- «Время», № 226 от 3.12.2003 г.

 ____________________

«Мастацтва» № 3 (252) 2004
Юлия Чурко
«А не заблудились ли мы? Полемические заметки о XVI Витебском фестивале современной хореографии и ее развитие у нас и за рубежом»

Предвижу несогласие с этим артикулом людей, которые по-другому видят состояние проблемы. Тем не менее, я сознательно обостряю некоторые вопросы, довожу до логического конца, до крайности отдельные тенденции. Чтобы все мы остановились, оглянулись, задумались. Туда ли мы идем, куда положено? Правильно ли теоретики ориентируют практиков? Или теория, как всегда, сухая, а дерево искусства зеленеет?
Трудно переоценить значение витебского фестиваля для развития модерн-танца не только в нашей республике, а и на всем постсоветском пространстве. Он вырос из молодежной тусовки, с праздника модного в 1980-ые брейк-данса, и стал самым престижным конкурсом на территории бывшего Союза. На него съезжались и съезжаются со всех концов все еще огромной страны, он не только отражает, но и формирует различные течения современного танца, на нем впервые показали себя и выросли многие из тех мастеров, которые представляют всю нашу послеперестроечную, “другую” хореографию на площадках мира и завоевывают высокие награды.

Низменным организатором и душой этого фестиваля является Марина Романовская, человек творческий, яркий. Ей удалось собрать вокруг себя команду таких же интересных людей, кто преданно, как и она, любят современную хореографию. Этим энтузиастам, несмотря на все сегодняшние трудности, при помощи большого количества инвесторов удалось вот уже в 16-й раз провести фестиваль, европейский по уровню организации, но лишенный коммерческой направленности и прагматизма. На нем всегда царит дружеская атмосфера, царит дух творческого состязания, который подогревается искренней заинтересованностью своего, воспитанного фестивалем зрителя, настоящего поклонника модерн-танца.

Неоценима и роль витебских хореографических встреч как международной арены для обмена информацией, знакомства с достижениями своего и зарубежного искусства. В этом году фестиваль вновь сыграл эту роль при значительном обновлении состава отечественных участников конкурса. Бывшие лидеры сделались мэтрами и переместились - кто в жюри, кто на западные сцены. Река модерна словно разлилась вширь, охватив много новых молодых адептов и, естественно, немного обмелела.
Но по-прежнему высокий уровень держала на фестивале программа гостей. Особенно впечатляющим было открытие, где выступил великолепный коллектив из Швеции “Movesperminute”, который показал танцевальную пьесу “4”, созданную на стыке различных стилей современного танца. Она была словно посвящена четырем временам года, стихиям Воды, Огня, Земли и Воздуха, но оказалась экспрессивным рассказом прежде всего о стихии хореографии.

Труппа Белорусского государственного музыкального театра в этот же вечер представила остроумный спектакль Раду Поклитару “In pivo veritas”. Его создатель - лауреат Витебского, Московского и многих других международных конкурсов - придал спектаклю такое же легкое, шуточное определение содержанию, как и сам балет: “слабоалкогольное зрелище, созданное исключительно для утоления жажды танца автора и исполнителей...”. В нем в очередной раз блеснули мастерством ведущие солисты театра Юлия Дятко и Константин Кузнецов.
Свежестью пластичных рисунков подкупил еще один гостевой спектакль – “Голос”. Екатеринбургский хореограф С. Смирнов сумел заставить зрителей заинтересовано следить за движениями исполнителей, которые то сливались в унисоне, то звучали в полифонии, насыщая бессюжетное действие различными нюансами настроений.

Несколько оригинальных произведений было представлено и на конкурсе. ...
Пять женщин в нарядах цвета красной глины существуют в ритмах трепетной музыки Стравинского. Им противостоят, поддакивают, контропунктируют обнаженные по пояс мужчины. Все просто в этом первобытном мире: чувства примитивны и недалеко отошли от первичных, агрессивных и сексуальных инстинктов, каждый борется за себя, но то и дело все сбиваются в стаю, которая не знает пощады и сожаления. От топота многих ног столбами клубится пыль, а опасность загоняет эти существа на ветви деревьев, роль которых выполняет стена со стоящими в центре многоуровневыми площадками. Французскому хореографу Режису Абадье не понадобились ни бутафорские дубинки, ни звериные шкуры, чтобы показать первозданность законов жизни. Здесь никто не посочувствует больному, не поможет жертве - ни в душах, ни в окружающем мире еще нет огня, как реального, так и божественного, только земля и вода. Они делают грязными тела мужчин и мокрыми волосы женщин. Неукротимая страсть и внезапная смерть здесь обычны и всегда находятся вместе. Они яростные и громоподобные, как в музыке, так и в пластике. Постановщик достигает прочного синтеза этих двух стихий и создает мощный образ варварского мира...
Я написала эти строки сразу после спектакля, стараясь зафиксировать оставленное впечатление. Позже, развернув программку, с удивлением прочитала, что Абадья имел в виду постурбанистический мир, переживший некую техногенную катастрофу. Наверное, все это можно увидеть и так, подумала я. Слишком уж похожи древнее прошлое и не такое далекое будущее, какими они представляются автору.

Не очень отличается от них и осмысленное в пластике нынешнее. Оно ярко воссоздано в постановке “Выход”, созданной Сергеем Смирновым, руководителем “Эксцентрик-балета”. В ней проявляется общество сегодняшних маргиналов. Они также - каждый сам за себя, их тоже сбивают в стаю общая агрессия, страх, голод, различные фобии. Жизнь бомжей показывается авторами и исполнителями хореографически изобретательно, остро и с состраданием к обездоленным, убогим персонажам. Этот балет заслуженно получил одну из первых премий и единодушное одобрение жюри, зрителей критиков.
Еще одним безусловным фаворитом стала пара китайских танцовщиков, которые блеснули четкостью и мастерством. В двух миниатюрах они рассказали трагические истории из жизни. Так в “Солнце нечерного цвета” были убедительно раскрыты внутренние чувства слепых людей, которым только взаимопомощь и теплые отношения друг к другу позволяют не чувствовать мир безнадежно черным.

Но напряженно-драматичной была не только тематика показанных на фестивале произведений. Искусство, как известно, связано с жизнью тысячью нитей. Нынешний кризис культуры проявляется в нем и во многом другом. В явном повсеместном падении морали и доминировании интереса к “низу” человеческого тела, распространении дешевой попсы, установлении эстетики шока и эпатажа. Даже литература, которая всегда стоит высоко, не только заполнила большинство своего пространства бульварными романами и боевиками, но и опустилась до простых порнографии и сквернословия.
Естественно, что хореография не осталась в стороне от общего процесса. “Рыба гниет с головы” - и кризис балетмейстерской мысли уже достиг двух крупнейших театров СНГ “законодателей мод” - Большой в Москве и Мариинский в Санкт-Петербурге. Репертуарный голод вынудил вернуться к спектаклю 60-летней давности “Ромео и Джульетта”, к творчеству Григоровича, а также к 70-летнему французскому хореографу Ролану Пети, который давно пережил свои лучшие времена. Не радуют и созданные сегодня спектакли. Недавняя премьера Большого, спектакль “Светлый ручей” в постановке нового главного балетмейстера А. Ратманского, расхваленный большинством балетных критиков, был безрассудно показан по Центральному телевидению. Саморазрывающийся эффект этого показа свидетельствует о репертуарных проблемах Большого театра.

Кстати здесь будет сказать, что убогость репертуара ведущих театров России, к счастью, не заразила нашу республику. Благодаря В. Елизарьеву наш балет все еще находится на плаву, хотя проблемы, конечно, есть и у нас.

Кризисные явления не в меньшей, а может, и в большей степени проявились и в Западной хореографии. Не буду говорить о балетном театре, ежедневные дела которого нам не так хорошо известны, и только редкие праздники видны (на видеокассетах) всему миру. В них модерн-хореография синтезирована с другими пластическими системами, в том числе и академическим танцем, несколькими большими постановщиками и исполнителями. Первых можно пересчитать по пальцам одной руки, а среди вторых знамениты всего лишь Михаил Барышников и Сильвия Гилем.
Что касается собственно модерн-танца, то здесь ситуация более очевидна и значительно более скромная. Член жюри того же витебского фестиваля Дитмар Зайферт пишет, что “современный танец не пользуется признанием у широкого круга публики”, что в нем существует сюжетный дефицит, что “постановки часто утомляют зрителей несмотря на то, что они намного короче традиционных”.

Чтобы привлечь внимание, хореографы-модернисты применяют сегодня самые умопомрачительные приемы. Тон здесь задает знаменитая Пина Бауш, которая сделала свое имя коммерческим брендом и зарабатывает большие деньги. В ее спектаклях участники обмениваются вставными челюстями и произносят абракадабру; официантки предлагают на стол себя вместо еды и питья; большие, почти настоящие, бегемоты задумчиво стоят и ходят по сцене; факиры показывают фокусы. При помощи не связанных между собой затейливых, кичевых сцен Пина Бауш стремится заманить зрителей.
Но их, тех, кто имеет опыт, сейчас трудно чем-либо удивить. И другие постановщики выбирают средства более сильные. Француз Прельжокаж, например, на одной из солидных московских сцен недавно показал, несмотря на протесты верующих, балет “Благовещение”, где архангела Гавриила танцует женщина, а Пресвятая Дева Мария сексуальна, по свидетельству рецензента, как “ночная бабочка с Тверской”. Тот же хореограф “Весну священную” начинает, для приманки, с того, что девушки в коротких юбочках демонстративно снимают трусики.

Надо ли после сказанного удивляться, что наши шоу-коллективы, которые снова рождаются, ищут острые названия, вроде “Ми-нет”, “Piz-да!" (что значит “Миру - быть!”, как с хитрой ухмылкой объясняет автор такого названия ошарашенным слушателям)? На Витебском фестивале был также показан балет “Мат”, где был использован обычный физкультурный мат. Но опасаясь, что его поймут столь прямолинейно, автор поспешил объяснить замысел и сделал эпиграфом “Девиз рыцарей Ордена Подвязки” (?!): “Пусть устыдится тот, кто плохо об этом подумает”. Именно это истолкование и подталкивало к разным мыслям, когда видели, как матом крыли и покрывали друг друга три девушки и три парня.

Не буду сейчас разбираться в том, какими путями западная модерн-хореография пришла к нынешнему состоянию. История это насчитывает почти век, она не только длинная, но и запутанная. В основе многих направлений западного хореографического модерна лежат как серьезные философские и эстетические теории (о влиянии экзистенциализма и фрейдизма я уже писала в предыдущих статьях о Витебском фестивале), так и собственные вкусы его адептов. В нем смешались альтруистические желания найти новые изобразительные средства и прагматические устремления заработать. Сегодня модерн-танец, не пользуясь популярностью, как уже было сказано, у зрителей, выделился в особую сферу и начал функционировать преимущественно в конкурсной среде. (В Минске, например, был отменен спектакль Екатеринбургского театра “Провинциальные танцы”. Билеты не были раскуплены, несмотря на то, что коллектив только что завоевал в Витебске один из главных призов.)

Сегодня в Европе проводится огромное количество различных фестивалей, соревнований, платформ, на которые постоянно перемещаются модерн-коллективы, судьи и даже критики, многие из которых существуют, чего греха таить, и кормятся за их счет. Такие “профессионалы” все больше замыкаются в своей среде и отрываются от интересов широких кругов публики. Ужасно далеки они от народа, пошутил кто-то, совсем как Канарские острова. Растет количество подобных хореографически-модерновых “сборов” и в СНГ. Я была на нескольких из них и могу засвидетельствовать, что, в основном, они идут вслед за западными. И это естественно: модерн-танец начал развиваться у нас гораздо позже, и многое мы получили из рук зарубежной хореографии: лексику, стили, моды, идеи. Они шли к нам через уроки, семинары, мастер-классы, обучение и стажировки за рубежом, концерты, спектакли, гастроли, фестивали. Многие западные деятели до сих пор считают, что у нас в этой области ничего нет, и предлагают модерн-хореографию как гуманитарную помощь. Некоторые члены жюри, приехавшие в Витебск впервые, выражали удивление тем, что увидели, и искренне желали это усовершенствовать.

На свой лад, конечно. Эмиссары-иностранцы, к примеру, не понимают, почему наши хореографы хотят вложить в свои произведения какой-то смысл, стремиться к образности. Мне вспоминается разговор с советником по культуре французского посольства, любителем современной хореографии Франсуа Лораном - разговор, который состоялся пару лет назад и смутил меня. По случаю одного из организованных им спектаклей, я что-то сказала о необходимости создания художественного образа, о выразительности танца. Месье Лоран замахал на меня руками: “У нас ничего такого нет”. Позже я научилась оценивать французский танец-модерн по свойственным ему критериям и не ждать того, чего он дать не может. Постмодернистская эстетика диктует европейскому танцу свои законы. В Нидерландах, например, вообще наложено табу на всякий смысл. Всеядность и вседозволенность, взгляд на человека, как на существо эгоистичное, агрессивное и сексуальное, на свет, как на сборище абсурда и случайностей, а на искусство, как на игру, - все это, характерное для западного танца, расползается тихо и неуклонно, как радиационное пятно, по нашей современной хореографии. Несмотря на то, что подобные концепции непонятны нашим зрителям и исполнителям и не любимы ими. Несмотря на то, что многие давно уже говорят об утрате модернизмом и постмодернизмом своих позиций на Западе и ждут не дождутся их окончательной гибели.

Однако засилье постмодернистской идеологии было у нас не всегда. После того, как во второй половине 1980-ых были открыты шлюзы и западный модерн обрушился на наших хореографов мощным информационным потоком, они начали искать в нем близкое себе, понятное, свое. Новое пытались синтезировать с привычными ценностями и нормами. Витебский фестиваль в этом плане стал для них благоприятным домом, где они могли осваивать чужое, не отказываясь от своего. Неслучайно главный приз на одном из первых фестивалей занял Евгений Панфилов, который стал знаковой фигурой не только для Витебской, но и для всей отечественной модерн-хореографии. Этот талантливый мастер, став любимцем витебчан, регулярно привозил на фестиваль все свои постановки, откликался на все просьбы организаторов.
У Панфилова был первый и единственный в СНГ частный хореографический театр, и в силу обстоятельств он должен был содержать труппу, создавая для любителей попсы специальные спектакли. Однако в тоже время он сочинял философские балеты, поднимающиеся до уровня шедевров. Свободно пользуясь арсеналом модерн-танца, Панфилов создал свой собственный хореографический стиль, соответствующий его художественным целям. Начиная иногда с “низа”, он добирался нередко до самого “верха”, до вершин человеческого духа.

Значение Евгения Панфилова для витебского фестиваля полностью осознается только после его ухода (два года назад он был убит). Хореограф во многом определял облик фестиваля и служил ориентиром для молодых. Особенно это касалось белорусских танцоров, которые только начинали свой путь. Это касалось и творчества гродненца Дмитрия Куракулова. Самый талантливый и искренний из хореографов нашей республикаон всегда представлял на конкурс творчески осмысленные работы. И первый полученный им в 1994 году на Витебском фестивале приз был наградой за тонкую, остроумную пародию на абсурдистскую хореографию. Его произведение “Первый снег” не только порадовало и поразило присутствующих своими художественными достоинствами, но и продемонстрировало здоровый, трезвый взгляд на природу современного пластического искусства. Д. Куракулов и другие белорусские “модернисты” работали в русле, проложенном Панфиловым.
После его гибели это русло очевидно обмелело. Показательно, что в нынешних программах его театра коллектив не вспомнил о лучших, философских работах своего бывшего руководителя. Артисты показали только развлекательные концертные номера и рассчитанный на дешевый эффект “Черный квадрат”, где были использованы, кажется, все “ломовые” и лобовые приемы эстрады: черные кожаные перевязи на обнаженных телах женщин, роковые красавицы в стиле декаданса и демонически соблазнительный главный герой (он же автор спектакля).

Немаловажное наблюдение. На Западе также оказался востребованным только Панфилов-шоумен, а не художник-философ. В то время как скоморошья насмешка над смыслом спектаклей Саши Пепеляева хорошо вписалась в постмодернистскую атмосферу западного хореографического искусства. Как, кстати, и художники, которые с выгодой для себя глумились над побежденными героями и ценностями несчастной истории некогда могущественной страны.

В последние годы как-то утихли разговоры о том, что витебский фестиваль предпочитает концептуальную хореографию, осмысливающую жизнь с философских позиций, что приемлемыми для него являются различные виды современного танца. Постепенно фестиваль стал терять тот поиск художественной идеологии, который интенсивно велся в первые годы. С его конкурсов как-то исчезли различные формы синтеза модерн-танца с академической школой, с фольклором, этническими мотивами, которые еще недавно представлялись участниками. Повыветривались прежние идеи плюрализма, многообразности. Сейчас все подмяли под себя постмодернистские тенденции. Между прочим, этот процесс подспудно начался уже давно. Некоторые явления настораживали еще в середине 1990-ых. Напомню только отдельные, опорные пункты.
В 1995 году во многих фестивальных постановках царила мрачная, безысходная атмосфера. “Провинциальные танцы” показали холодный, механический спектакль “Зоар”, созданный немецким хореографом. “У тебя мало смерти!” - осуждающе оценила работу своей подруги одна из создательниц пластических композиций. “Такие идиллические картины не могут существовать в нашем жестоком XX веке”, - безапелляционно заявила уверенная в себе критикеса растерянным белорусским авторам, решившимся рассказать о любви.

В последующие годы жюри, где количество иностранных членов неуклонно увеличивалось, сравняло кичевый стёб А.Пепяляева с “8-мю русскими песнями” Е. Панфилова, поставив обе работы на третье место. Еще позже “судейская коллегия”, несмотря на протесты ее председателя Валентина Елизарьева, отдала главную премию абсурдистской постановке екатеринбуржцев “Мужчины в ожидании”. Единственным осмысленным эпизодом в ней была малоэстетичная сцена, где два героя деловито совокуплялись как насекомые, причем нижнее из них оставалось крайне недовольным верхним.
Свое критическое мнение по этому поводу высказал в печати и один из “зарубленных” тогда участников, будущий лауреат многих конкурсов Раду Поклитару. Сторонник содержательной, образной хореографии, также как и его учитель В. Елизарьев, Р. Поклитару возражал против излишков секса и “чернухи” на сцене Витебска. Он и поныне не изменил своих убеждений, сочиняя светлые, насыщенные юмором произведения.

Присуждение первой премии абсурдистскому балету стало своеобразным знаком, который определил последующий вектор движения. Старт был дан, и процесс пошел по известному закону необходимого увеличения дозы (объема, меры, порции и т.п.). Большое количество балетов абсурдистского плана, показанных на нынешнем, XVI фестивале, явилось в какой-то мере результатом этого прежнего решения.
Кстати, модный в середине прошлого века театральный абсурд на Западе сейчас далеко не столь популярен. Но в хореографии он все еще в обиходе, хотя и рождает немало скептических замечаний. “Как приятно после двухчасового созерцания такого спектакля увидеть постового на перекрестке, - сказал один из зрителей. - Его движения имеют смысл!”

Не перестаю удивляться нашему давнему преклонению перед иностранным, часто лишенному логики. Так в жюри витебского фестиваля иногда попадают люди, имеющие отдаленное отношение к хореографии, - менеджеры, бизнесмены, директора других фестивалей. Да Бог с ней, качеством служителей хореографической Фемиды. Вопрос “А судьи кто?” никогда не приносил успеха тем, кто спрашивает. Поговорим лучше об их количестве. На нынешнем, шестнадцатом, из семи человек, входящих в состав жюри, шестеро были представителями других стран, причем пять из них - дальнего зарубежья.
Не желая обсуждать или подвергать сомнению конкретные решения судей, скажу лишь о замеченном многими: оценки конкурсных номеров в ряде случаев определялись не объективностью, а достижением какого-то компромисса между представителями той либо иной страны. Но не это вызывает возражение (стремления к балансу корпоративных интересов не избежал наверное, ни один конкурс). Хуже, когда состав судейской коллегии меняет художественную идеологию всего мероприятия.
Если на том или ином конкурсе оценивается мастерство исполнителей, состав жюри не имеет особого значения, ведь профессионализм и в балете, и в музыке имеет четкие критерии. На Витебском же фестивале оценивается произведение, во всей сложности составляющих его факторов. И постмодернизм, как уже говорилось выше, диктует здесь свои правила игры.
Вот несколько сценок на эту тему.
- Объясните, что нашло жюри в этом бессмысленном нагромождении фрагментов? - спросила у меня после объявления результатов первого тура одна участница из Украины.

Если бы я не знала о приверженности постмодернистов к определенной эстетике, ответ был бы для меня трудным. Как и на вопрос, почему из всех показанных белорусскими авторами постановок рефери выбрали невнятную, “недопеченную” композицию Инны Асламовой (в прошлом она показывала действительно интересные художественные эскизы). “Сюжетность в хореографии сегодня нонсенс”, - вновь безапелляционно заявила та же критикесса, перечеркнув одновременно творчество многих, в том числе бесконечно талантливых Матса Эко и Бориса Эйфмана.
А наши молодые хореографы, еще зеленые, “с молочными зубами”, читают такое и верят. Они перенимают модернистов, которые обычный беспорядок пытаются выдать за мировой хаос, пошутил кто-то. Белорусские танцоры, не пустившие еще глубоких корней, не имеющие в силу известных обстоятельств хорошей школы и прочных убеждений, сгибаются, как осока под ветром. А та же Марина Романовская прилагает огромные усилия, чтобы в республике появились свои “другие танцы”. Она буквально вытягивает из земли хрупкие ростки отечественного хореографического модерна. Всячески им помогает, пестует. Не жалко ли их, наивных и светлых, “терпимых” и “толерантных”, отдавать в чужие, холодные руки, которые жестко диктуют свои установки, свою моду?

Все мы помним, как несколько лет назад модерн-сцену заполнили стулья. На них сидели, лежали, стояли, прыгали, кувыркались и танцевали. Без этого атрибута хореография якобы не выглядела современной. Потом пришли экраны с движущимися изображениями - мечта всех, кто мог себе это позволить. Сегодня в ходе мыльные пузыри, снег, песок и другие осадки, что сыплются сверху, различные пластические вариации на тему нетрадиционной сексуальной ориентации.
- Я тоже хочу поставить номер, где герои словно “голубые”, - доверительно сообщил мне один из самых талантливых белорусских хореографов.
Я посоветовала ему не делать этого. Пусть таким путем идут те, у кого нет таланта, кто по-другому не может завоевать внимание.
Что я могла еще посоветовать ему и всем нашим хореографам в сложившейся ситуации?

Независимо от игр с Западом, ведущихся на фестивале, им надлежит доказывать право на свой путь новыми высокохудожественными работами, очевидно, более профессиональными и совершенными, чем сейчас. И независимо от того, удовлетворены ли белорусские участники оценкой собственной работы, им нужно поблагодарить организаторов этой хореографической биеннале за возможность получить такую полезную информацию. И пусть их не слишком огорчает, что они пока не имеют официального признания. Нужно делать свое дело как можно лучше. А против лома, как говорят, нет приема.

Конечно, трудно быть нонконформистом. Люди искусства также знают, что зло более привлекательное, чем добро. Не секрет и то, что отрицание более доступное, чем утверждение, уступать инстинктам легче, чем с ними бороться. Для создания нужны силы души и ума, для уничтожения - только грубая сила. “Разрушать - не строить”, - свидетельствует поговорка.
И мы разрушаем, возможно, неосознанно, не думая, то, что создавалось на протяжении столетий, что Пушкин назвал “душой исполненным полетом” и что сделало в XX веке отечественную хореографию лучшей в мире.
Ради желания вписаться в “мировой контекст”, войти в график европейских турниров по модерн-танцу, “потусоваться в чужой тусовке”, мы теряем свой облик, свою самобытность, свои достижения. Чтобы не остаться в стороне, мы спешим присоединиться к общему хореографическому “рынку” даже на невыгодных для нас условиях, и в этом плане невольно с сочувствием начинаешь думать об антиглобалистах. Стоит ли нам уже так “прогибаться” перед Западом? Может, такой авторитетный, престижный фестиваль, как Витебский, способен заставить “прогнуться” перед собой?

Во Франции, в частности, разработаны меры, которые противостоят подобным явлениям в культуре. Парламентарии в свое время не постеснялись принять закон, согласно которому не менее сорока процентов общего эфирного времени, предназначенного, например, для музыкальных передач, радио обязано посвящать французской музыке. И большинство слушателей, как засвидетельствовали социологические исследования, осознают, насколько важно, пусть даже при помощи квоты, прививать любовь к явлениям национальной культуры, пишет газета “L'Expresse”. Иначе скоро слух привыкнет к совсем другим ритмам другого мелодичного образа, так что про французскую песню придется забыть.

Таких защитных мер не знает сегодня отечественная хореография. Но, возможно, все же не стоит совсем забывать о национальных приоритетах, о вкладе многих белорусских инвесторов, которые год за годом обеспечивают существование фестиваля? И дело вовсе не в финансах, не в премиях, регулярно отвозимых за границу, а в будущем белорусской современной хореографии, в достойной художественной ориентации молодых творцов. Инвестицией в завтрашний день нашего танца прежде всего мог бы стать фестиваль в Витебске, который не ориентирует своих хореографов на хвост длинной череды постмодернистов.

Если мы будем ожидать, что изменится западная мода и модернистский негатив сгинет сам по себе, мы потеряем поколение энтузиастов. Искренних и доверчивых. Не хотелось бы увидеть вместо них циников, дельцов от хореографии, что любой ценой добиваются успеха. К сожалению, такие тенденции уже наметились.
Не тешу себя надеждой, что мое выступление принесет какие-то конкретные плоды. Дело сделано, процесс необратим. От меня просто отмахнутся, как от ретрограда, старого, просоветского критика. Да мало ли какие еще можно придумать эпитеты? Мое утешение в том, что, во-первых, я действительно нахожусь в том возрасте, когда могу себе позволить говорить то, что думаю. А во-вторых... Возможно, картина на самом деле окажется не такой печальной, как изображена мной? Дай Бог, чтобы я ошиблась!

____________________

«Вестник» № 3, 2004
Светлана Улановская
«XVI Международный фестиваль современной хореографии в Витебске и некоторые проблемы отечественной хореографии в контексте культуры постмодернизма» - печатается с сокращениями

На сегодняшний день IFMC имеет свои традиции, критерии отбора и оценки конкурсных работ. Образность и художественно-концептуальная наполненность хореографий, оригинальность постановочного решения, артистизм и мастерство исполнительской интерпретации - вот те основные требования, которые формируют направленность поисков и уровень работ участников Витебского конкурса. Однако последний фестиваль продемонстрировал несколько иные ориентиры и критерии, во многом противоречащие сложившимся традициям.
Программа 5 фестивальных дней (26-30,11.2003) была насыщенной: концерт гостевых коллективов, фотовыставка, мастер-классы, пресс-конференции, семинары, конкурсные туры, видео-презентация Международного фэста танцевальных фильмов «Кинотанец». Беларусь представляли всего лишь 5 коллективов, в том числе давний участник конкурса, один из первых отечественных «модернистов» Д. Куракулов с группой «ТАД».

Особенно ярким стало открытие фестиваля, где были показаны две совершенно разные постановки, контрастные по стилистике, образности, эмоциональному настрою. «4» - танцевальная пьеса, представленная коллективом из Швеции «Movesperminute». В ней четыре танцовщика поведали притчу о четырех стихиях и соприкасающихся с ними временах года: Земле-Весне, Огне-Лете, Ветре-Осени, Снеге-Зиме. Четыре природных цикла становились метафорой жизненного пути человека, важнейших его этапов (рождения, юности, зрелости и смерти), а также воплощением стихии жеста, его пробуждения, крещендирующей экспрессии и постепенного угасания под затухающие удары человеческого сердца. Символическая семантика числа «4» и связанная с ней идея космического равновесия, завершенности, получила оригинальное хореографическое решение, основанное на синтезе различных стилевых направлений хип-хопа.

Завершил вечер спектакль Р. Поклитару «In Pivo veritas», показанный труппой Белорусского государственного музыкального театра. Балет, обозначенный хореографом как «слабоалкогольное зрелище», воспринимается шуточной хореографической импровизацией на темы ирландских пивных песен гимном пиву, танцу, молодости и любви. «Несерьезностью» своей постановки Р. Поклитару словно подтрунивает над сегодняшним зрителем, привыкшим к разгадыванию сложных интеллектуальных ребусов современного искусства. В спектакле отсутствует внешний сюжет. Роль скрытой сюжетной основы выполняют смена чувств и настроений, взаимоотношения персонажей. Все герои на протяжении действия забавляются, веселятся, без конца флиртуют друг с другом, попивая пиво и нередко озвучивая свои танцы криками и пением. Балет решен средствами современной хореографии с элементами стилизации ирландских народных танцев, слегка перекликающихся со знаменитым «Riverdance-show» М. Флэтли.

Две столь разные постановки наглядно продемонстрировали, сколь широко понятие современной хореографии, включающей в себя не только экспериментальные направления, радикально отвергающие стилистику классического танца, но и синтез академических танцевальных форм с пластикой модерн.
Конкурсные показы оставили неоднозначные и противоречивые впечатления. Несмотря на огромное количество участников, желающих приобщиться к новациям модерна, в общем хаотичном потоке представленных работ наметились довольно определенные черты и тенденции, характеризующие состояние современной хореографии в контексте культуры постмодернизма. Среди них: смакование эстетики безобразного, болезненного, антидуховного; дефицит образной, художественно-концептуальной хореографии, дилетантизм постановочного решения и его исполнительской интерпретации; слепое копирование приемов западного модерна, не переосмысленных и не адаптированных в рамках собственной ментальности и культурных традиций.

Как известно, одна из функций искусства - компенсаторская. Согласно ей, искусство призвано восполнять те ощущения, чувства, которых человеку недостает в повседневной жизни, но к которым он стремится в силу своих эстетических, духовных потребностей. Большинство конкурсных работ - не только не компенсировало недостающих человеку эмоций, переживаний, но и приумножало тот негатив, с которым люди сталкиваются каждый день, смотря телевизор или читая прессу. Все это неудивительно в свете современной «ситуации постмодерна». Постмодернизм обратился к явлениям маргинальным, шокирующим, табуированным (в понимании традиционной эстетики). Расширение границ восприятия искусства, художественно-эстетического осмыс¬ления реальности - факт, конечно, позитивный. Однако постмодернизм несколько односторонне подходит к трактовке окружающего мира и человека, зацикливаясь на безобразных, низменных, «шизофренических», деструктивных проявлениях реальности, на быте, а не бытии. Ярчайшее тому подтверждение - проза русских постмодернистских писателей: В. Сорокина, Ю. Мамлеева, Вик. Ерофеева, И. Яркевича. Трилогия последнего имеет весьма красноречивое название: «Детство (Как я обосрался)», «Отрочество (Как меня чуть не изнасиловали)», «Юность (Как я занимался онанизмом)». И хореография, как показал Витебский конкурс, развивается в русле этих процессов (в большей мере это относится к западной и российской хореографии, так как у нас концепты постмодернизма еще не получили столь широкого распространения). Вот несколько примеров из конкурсной программы.

Образ «насекомоподобного» существа, находящегося всецело во власти низменных биологических инстинктов, показал московский коллектив «Кабуто-dance» в миниатюре «Жуки» (хореография А. Стукановой). Танцовщики ползали, падали на спину, беспомощно перебирая «конечностями», а при попытке сближения выпускали друг в друга яд. Банальнейшая идея уподобления образа человека насекомому была представлена публике как некое открытие.
«Жестокую прозу» в хореографии, человеческий мир, где человек человеку волк, представила екатеринбургская труппа «Окоем» в миниатюре «Вальгала».
После ряда таких композиций, ограниченных и банальных по своему образно-смысловому наполнению и пластическому решению, хотелось воскликнуть вслед за М. Фокиным: «Дайте же хоть на сцене место живому человеку!». Человеку, в его многогранности, диалектической взаимосвязи материального и духовного, а не ползающему насекомому, патологическому существу, живущему природными инстинктами.

В связи с фестивальной программой хотелось бы отметить еще одну особенность постмодернистского искусства, выраженную в преодолении модернистского изоляционизма, в «стирании» границ между «массовым» и «элитарным» сознанием. Данное стремление, позитивное по своей сути, обнаруживается еще в недрах позднего модернизма, в искусстве Pop-art. Однако результатом такого сближения нередко становится «плохо сделанная элитарная культура», по меткому замечанию У. Эко. То есть искусная подделка «под элитарность», но не соответствующая ее высокому художественно-концептуальному уровню. Многие из хореографов, претендуя в своих сочинениях на оригинальность и глубину мысли, демонстрировали полное отсутствие того и другого (и в целом дефицит мысли как таковой).
В этом смысле весьма показательным стало выступление группы Е. Панфилова с постановкой С. Райника «Черный квадрат». Уже само название, отсылающее к знаменитому полотну К. Малевича и интеллектуальным изыскам авангарда, настраивает восприятие зрителя на особую, интеллектуальную «волну». Однако представленное действо вызвало совершенно противоположные ассоциации. Под брэндом Панфилова была показана неприкрытая попса, китч с дешевыми и клишированными приемами шоу-балета, рождающими у зрителя чувство «Deja-vu». А как же верность традициям Мастера? Очевидно С. Райником, ставшим художественным руководителем театра после смерти Е. Панфилова, востребована лишь одна из них, представляющая наименьшую художественную ценность, но имеющая высокую стоимость коммерческую...

Характерную особенность многих конкурсных работ можно обозначить как «энтропию смысла». Лидирующее положение на фестивале заняла бессмысленная хореография, лишенная образности, внятной драматургии, исполнительского и постановочного мастерства. Складывалось впечатление, что отсутствие балетмейстерской фантазии, выразительности, бедность хореографической лексики, явный дилетантизм танцовщиков некоторые хореографы пытались компенсировать наличием некой глобальной концепции, тайного смысла, неясного для публики (и, видимо, для самих авторов). Верную оценку такой «псевдоинтеллектуальности» дал уже упомянутый М. Фокин, в начале XX в., прозорливо предугадавший многие кризисные явления современной хореографии: «Стремление к неясности, к туману - первый признак того, что здесь нет искусства... Чем беспомощнее тело (и творческая мысль – СУ), тем чаще прибегают к высоким словам, мировым проблемам, космическим масштабам, абстракциям... Все это ширмы, за которыми дилетантизм прячет свое невежество». Слова М. Фокина приобретают особую актуальность и значимость в свете современных тенденций развития хореографического искусства. Многие балетные критики констатируют, что в зарубежном модерне сегодня доминирует бессвязная, алогичная хореография. В частности, спектакли старейшей представительницы модерна П. Бауш представляют конгломерат абсурдных, эпатажных, нелепых приемов, выходящих за рамки собственно хореографического искусства и нивелирующих границы между искусством и неискусством.

Особый пиетет отечественных хореографов перед зарубежными коллегами вполне объясним. Но то, что органично для западной хореографии, не всегда является таковым для нас. Отечественная хореография всегда отличалась приоритетом художественного, осмысленного начала, трактовкой образа человека во всей его полноте, обращением к духовным аспектам бытия (что диктуется особенностями славянской ментальности). Фэст показал, что под давлением зарубежного модерна и постмодерна все эти качества обесцениваются. Из хореографии (как и из искусства в целом) уходит смысл...

Были среди конкурсной программы и яркие, интересные работы, отличающиеся эмоциональностью, образностью, содержательностью, свежестью пластических красок и исполнительским мастерством. Прежде всего, все вышесказанное относится к постановке «Весна священная» французского хореографа Р. Обадья, показанной группой Русского камерного балета «Москва». Этот спектакль заслуживает особого внимания.
Пожалуй, ни одна балетная партитура не заключает в себе столь острого противоречия: с одной стороны, ритмы «Весны» вот уже второй век оказывают магнетическое воздействие на хореографов [К «Весне священной», начиная с В. Нижинского, обращался практически каждый крупный хореограф: Л. Мясин, М. Грэхем, М. Бежар. Дж. Ноймайер, П. Бауш, М. Эк. В. Елизарьев и др.], а с другой - музыка И. Стравинского очень сложна для сценической интерпретации, ставит перед балетмейстером трудноразрешимые художественные и собственно хореографические задачи. Поэтому «Весна священная» знает немного удачных воплощений (наиболее знаковая из постановок второй половины XX в. принадлежит М. Бежару). И потому обращение к партитуре И. Стравинского - заведомый риск и дерзновение, вызов самой музыке и всем предшествующим ее интерпретациям.
В спектакле Р. Обадья угадываются отдельные образные мотивы бежаровской постановки (противостояние мужского-женского), «Весны» П. Бауш (танец босиком на засыпанной землей сцене), С ее спектаклем перекликается также решение костюмов: буро-красные одеяния у женщин, черные брюки и обнаженные торсы у мужчин. Но в целом хореографу удалось создать собственную, оригинальную и убедительную интерпретацию музыки И. Стравинского.

Согласно либретто, действие балета разворачивается в футурологическом мире, пережившем техногенную катастрофу. От былой человеческой цивилизации не осталось и следа: лишь голая, мертвая земля с горсткой людей на ней и уродливой металлической конструкцией. Техногенная катастрофа смела все: порвала все «связи времен», стерла следы социальной и культурной памяти, разрушила все основания человеческого бытия, материальные и духовные ценности, накопленные человечеством за многовековую историю своего развития. В этом опустошенном мире нет места каким-либо проявлениям духа, гуманности. Всем управляет инстинкт - инстинкт самосохранения и продления (а точнее, возрождения) жизни. Чудом уцелевшая группка людей, оказавшись в пограничной ситуации полнейшего исчезновения, бессознательным и инстинктивным усилием пытается восстановить свой жизненный и человеческий потенциал.

В неистовой энергии ритмов, витальной экспрессии музыки И. Стравинского соответствует столь же исступленная экспрессия танца на грани жизни и смерти, требующего фантастической физической выносливости и колоссальных эмоциональных энергозатрат от артистов. Взрываясь яростными прыжками, мужчины буквально обрушиваются на женщин, желая подчинить их своей силе, в агрессивных поддержках хватают партнерш за шею, срывают с них платья. Две разнородные стихии, мужскую и женскую, объединяет только одно - желание выжить во что бы то ни стало.

Избранницу и Избранника не выбирают, а в едином, безжалостном порыве выталкивают друг на друга, - и они стоят, съежившись, растерянные, словно парализованные страхом от осознания той поистине вселенской миссии, уготованной им - миссии во имя спасения человечества, возрождения Жизни. И в этот ответственный момент в обезумевшем, загнанном в тупик существе пробуждается человеческое - его Душа. Избранник, желая поддержать, успокоить Избранницу, нежным, полным заботы жестом проводит рукой по ее плечу. Данный, казалось бы, малозначительный момент вызывает потрясение, подобное эффекту «катарсиса», вселяет надежду на возможное духовное перерождение, новую Весну человечества. Но пройти до конца этот жертвенный путь, испить чашу до дна предстоит именно Избраннице - Женщине как прародительнице всего живого (недаром имя женщины - Ева, что означает «Жизнь»).

Единственная декорационная установка - металлическая стена с выступами - приобретает важное, символическое значение в контексте спектакля. Ее вертикаль воплощает прорыв в иное измерение - пространство Духа. И вся концепция балета воспринимается как преодоление человеком плена телесного, физического начала и отчаянная попытка выйти в пространство духовное, восстановить космическое равновесие и внутреннюю гармонию в самом человеке, воплощенную единством Тела, Души и Духа. В этом смысле очень показателен финал балета.
... Избранница исполняет свой жертвенный танец. Он строится всего лишь на одном повторяющемся пластическом мотиве: девушка падает на колени и, сохраняя неизменной вертикальную ось корпуса, из последних сил тянется вверх, затем снова падает... Она так и замирает в этой позе - с напряженно устремленными ввысь рукой и телом, словно пытаясь преодолеть тяжесть физиологического, земного притяжения.

Становится очевидным, что техногенная катастрофа для Р. Обадья - всего лишь повод поведать о катастрофе духовной, о духовном апокалипсисе нашего времени. Его «Весна» - предостережение о возможном «завтра». Балет заставляет задуматься о цене прогресса, о вечных ценностях и последствиях их утраты в современной социокультурной ситуации.

Интересную композицию показал гродненский коллектив «ТАД» Д. Куракулова. Миниатюра «Дым Буэнос-Айреса» прозвучала как ироническая пародия, пастиширование основного образного мотива танго - страстного влечения и противостояния мужчины и женщины. Хотелось бы отметить постоянный творческий и профессиональный рост «ТАДа». Д. Куракулов - поистине тот, кто не останавливается на достигнутом. Из года в год расширяется образно-тематический диапазон его творчества, совершенствуется исполнительское мастерство участников коллектива и, соответственно, обогащается и усложняется лексическая сфера сочинений.
Успешно дебютировал на IFMC екатеринбургский «Эксцентрик-балет» С. Смирнова. Его одноактные балеты «Голос» и «Выход», созданные в драматически-эксцентрическом ключе, были отмечены высшими наградами фестиваля (I премия и премия им. Е. Панфилова), а также завоевали горячую поддержку публики.

Вышеназванные постановки были подобны ярким вспышкам в общем потоке однообразной, бессодержательной, невыразительной хореграфии. И самое парадоксальное: многие бессмысленные «опусы» заслужили одобрение жюри и публики, которая боялась показаться некомпетентной в вопросах современного искусства. Прежние критерии оценки оказались невостребованными. Данный факт, скорее, не случайность, а закономерность, свидетельство переориентации эстетических вкусов и оценок, изменения общего представления о культуре, человеке и социуме в современной «ситуации постмодерна».

____________________

 «Витебский курьер», № 95 от 5.12.2003 г.
Алеся Метла
«Вирус Панфилова»

Символической хореографической миниатюрой «Диаспора танцующих» Евгения Панфилова завершился 30 ноября XVI международный фестиваль современной хореографии в Витебске. «Диаспора танцующих» - произведение Мастера, которого уже нет, одного из тех, кто стоял у истоков фестиваля, кто приучил нас понимать это искусство и кто серьезно влиял на развитие модерн-танца в СНГ.
О престижности и значимости IFMC говорить не стоит. Ему шестнадцать, и он готов на подвиги. Он один из семи форумов в Беларуси, имеющих статус Международного. Кто единожды побывал на фестивале, тот навсегда остаётся в него влюбленным. IFMC, как заметили балетные критики, жюри и организаторы, никогда не устареет и поэтому всегда будет вызывать интерес. Секрет в том, что современная хореография – это творчество, причем каждый раз новое: 50% участников в этом году - совершенно незнакомые Витебску коллективы.

Венди Перрон, старший редактор «Dance Magazine», одного из самых авторитетных в мире изданий о танце, сказала, что в Америке отдают предпочтение классическому балету. Модерн-танец – это искусство студентов и учащихся учебных заведений. Таких фестивалей, как IFMC, где могли бы состязаться хореографы, у них не проводится. Гости и участники, кстати, и вновь прибывшие, отмечают мощнейшую положительную энергетику фестиваля, приятное сочетание чёткой организации и душевного, теплого и даже деликатного отношения к прибывающим на IFMC. И, конечно же, всех поражает наш витебский зритель, многочисленный и разнообразный: почти всех возрастов.

Хореографы считают современный танец театром абсурда без сюжета, без темы, который можно понять на уровне внутренних ощущений, если он профессионально поставлен, имеет индивидуальность и свою лексику. Исследовательская лаборатория фестиваля – секция критики - состояние сегодняшней современной хореографии оценила как отражение всеобщего кризиса в целом. Лариса Барыкина, балетный критик, руководитель секции критики, член экспертного совета национальной премии «Золотая Маска», сказала, что у IFMC сейчас возраст тинейджерства, которому присущ вполне естественный сложный депрессивный синдром. Поэтому нынешние работы кажутся депрессивными и скучными для зрителя. (Это искусство всегда было пессимистично – авт.). Чувствовался дефицит идей, мозгов, как и индивидуальности, личности. Одной из возможных причин этого она назвала «некую фестивальную психологию», когда за точку отсчета берут признанных мастеров, копируют их и теряют свое «Я». Она подчеркнула, что сейчас интересно, не как люди двигаются, а что ими движет. И круг тем для этого вечен, так как это искусство.

Валерия Уральская, редактор российского журнала «Балет», сказала, что каждый фестиваль не может быть россыпью индивидуальностей. Конкурсы не выплеснули лидеров, но заявки были. В пример она привела новичка – коллектив из Самары «Скрим»: «Нужно понимать, что мы на изломе философских взглядов». Венди Перрон не совсем согласилась с российскими критиками. По ее мнению, было много индивидуальности в работах участников, но часто это чувствовалось лишь вначале, а потом, по мере продолжения спектакля, индивидуальность терялась. И если работа кажется скучной, то, возможно, её нужно «отредактировать», но для этого необходим опыт. Единственное, в чём мнение критиков одинаково, - на IFMC прослеживается направление, которое составляют постановки, чьи авторы не чуждаются образности, театральности, эмоциональности, стремятся при помощи «других» танцев передать информацию о жизни.

В этом году в конкурсе участвовало много российских коллективов – почти половина из 25. Одна из причин этого, которую назвала Лариса Барыкина, - то, что сейчас в России появился большой интерес к современной хореографии. На суд жюри было представлено много одноактных балетов. Открытия фестиваля - самарская танцевальная группа «Скрим» со своим одноактным балетом «Странные люди» и Сергей Смирнов и его хореографическая компания «Эксцентрик-балет» - балет «Выход». В большой степени впечатлили зрителей давние знакомые «Fine 5 Dance Theatre» из Таллинна хореографической постановкой «Два поезда» и русский камерный балет «Москва», привезший одноактный балет французского хореографа Режис Обадья на музыку Стравинского «Весна священная». Описывать это невозможно. Это нужно ощущать.

Китайцы в этот раз были совершенно иными - с новыми артистами, с новым направлением, более лёгким для восприятия. Из белорусских коллективов, которых было немало, лишь «Тад» из Гродно и «Квадро» из Гомеля сумели выйти в финал. Юрий Троян отметил, что уровень белорусских хореографов постепенно растет. Это отметили и некоторые профессионалы, вспомнив Инну Асламову, Александра Тебенькова, Раду Поклитару. Сильнейшим коллективом, который может в той или иной степени представлять белорусский современный танец, был назван «ТАД». Но, по мнению доктора искусствоведения, профессора Юлии Чурко, для IFMC работа этого коллектива весьма слабая.
В общем-то уровень фестиваля современной хореографии 2003 года был оценен как «чуть ниже, чем предыдущий». Но это нисколько не испортило впечатления зарубежных гостей – членов жюри, которые впервые были на фестивале.

Робер Сефрид, хореограф, основатель балетной труппы «Эмиль Дюбуа» (Франция), отметил, что все представленное в принципе вписывается в стилистику мирового современного танца, но очень много фольклора и классики. В то же время он увидел много новых направлений, стилей, хореографических решений. Ему даже пришлось менять точку зрения о современной хореографии, чтобы понять, что происходит здесь у нас. Дитмар Зейферт, президент международного совета по танцу CID UNESCO (Германия), получил приятный шок. В общем, члены жюри, оценивая конкурсантов, руководствовались тремя критериями: концептуальность, индивидуальность и техника, не учитывая географию и менталитет конкурсантов. Как сказал Юрий Троян, успех определяется двумя компонентами: талантом и образованием. И только сильная личность может выразить то, что хочет, не утопая в потоке модных веяний.

Они продолжают танцевать. В том числе и на витебской сцене. В этом году они были не только гостями, но и конкурсантами. Естественно, у многих возник вопрос, почему они даже не вышли в финал. И критики, и жюри в один голос заявили, что конкурсная работа Сергея Райника «Чёрный квадрат» не вписывается в стиль «беспредметного искусства». И в то же время они отметили, что это сильная, хорошо сделанная работа. Сергей Райник ещё до начала конкурсных выступлений сказал, что ему неважно, кем здесь быть – участником или гостем. Важно ощущение ощущений. «Есть суеверие, - сказал он, - не будешь в Витебске – ничего не будет».
Сергей Райник сейчас художественный руководитель балета Евгения Панфилова. Потребовалось время, чтобы панфиловцы оценили, для себя в большей мере, свои силы, возможности, перспективы. В течение прошлого года было восстановлено три работы Евгения Алексеевича, осуществлена постановка Барри Коллинза и состоялась премьера одноактного балета Сергея Райника «Черный квадрат». По-прежнему Пермский государственный балет имеет четыре труппы: «Балет толстых», «Бойцовский клуб», балет, где танцуют одни девчонки, и основной состав, который выступал на витебской сцене.

Они планируют уже в следующем году около пяти премьер на каждую труппу в отдельности и плюс восстановить спектакли Панфилова, которых огромное количество. Они не боятся, что без Мастера потерпят крах, потому что, как сказал Сергей Райник, «тот вирус, который занёс в меня и каждого Евгений Алексеевич, не позволит нам сделать этого». «Я знаю, я уверен! - сказал он. - Я смотрю на людей, которых мы взяли, и удивляюсь. Они работают с десяти утра до одиннадцати вечера. Удивительно, что их становится больше». Кстати, прошлогоднее решение организаторов IFMC установить в Витебске памятник Евгению Панфилову уже начинает осуществляться. Директор фестиваля Марина Романовская сказала, что витебские скульпторы, и не только они, уже работают над его созданием.

Гран-при, как мы уже писали, не был вручен, так как ничего фантастического не произошло. Но в этом году Гран-при был не просто денежной премией. Гран-при отныне – это еще и металлическая пластина из полированной латуни с изображением ратуши и с символикой IFMC. Она была создана витебским художником Сергеем Бабуро. И ещё один яркий эпизод. Не осталось незамеченным выступление трёхлетней Полины Маховой, которая читала «Сказку для взрослых» вместе с мамой Анастасией Маховой, художественным руководителем витебской студии «Параллели». Маленькая артистка получила специальный мягкий и пушистый приз – меховую игрушку. Ведь если ребенка не поддержать и не заметить, он, возможно, так и не станет настоящим Мастером.

На любом большом мероприятии всегда случается что-нибудь курьезное. На IFMC нелепости тоже имели место. Так, немецкая труппа чуть было не осталась без реквизита – пластиковой ванны, которая «участвовала» в конкурсной работе. А всё из-за того, что самолеты «БелАвиа» не перевозят такой груз. Ванну пришлось оставить дома, а в Витебске искать новую. Необходимый реквизит был найден. А Пермский государственный балет чуть не «попал» на 200 «баксов». У них не было какого-то (не удалось выяснить – авт.) документа на машину, и витебские сотрудники ГАИ чуть их не оштрафовали. Но все обошлось.
Таксист, обслуживавший фестиваль, как-то поинтересовался у своих пассажиров, непосредственно работавших на IFMC:
- А что это тут у вас за фестиваль?
- Фестиваль современной хореографии.
- Это что, тут поют?
Ему объяснили, и он на следующий день пришел в дирекцию фестиваля и предложил свои услуги на добровольных началах.